Добрый день, Оккультный Советник! Вначале, я хочу поблагодарить вас за такой интересный канал, и, особенно низкий поклон за ваш труд! Каждая ваша статья – уникальна, моя мама и бабушка просят вам передать, что они читают и перечитывают их по нескольку раз. Особенно, нравятся им истории от ваших подписчиков. И вот сегодня я подумала, а почему бы и мне не написать? Есть в моём арсенале одна мистическая история, и я расскажу о ней, хотя и не сильно верю в колдовство.
Произошла она очень давно, лет сорок назад. Я слышала её уже много раз, и, каждый раз думаю, что есть же на свете что-то такое, чему невозможно найти рациональное объяснение.
Когда Мила была молодой девушкой, она училась в Ленинградском университете, и жила в общежитии вместе с двумя другими студентками. Однажды её подруги отправились в магический гадальный салон, и позвали её с собой. Денег на гадание у Милы не было, но ей было очень интересно посмотреть на живых «ведьм», и она пошла с подругами за компанию. Дело близилось к вечеру, и в салоне, который оказался обычной большой квартирой на первом этаже, было пустынно.
Обе её подруги сразу же зашли в кабинет к ясновидящей, а Мила осталась сидеть в пустом коридоре в одиночестве и ждать, рассматривая причудливо украшенные стены и потолок. В салоне было полутемно, и ей было немного некомфортно, но тут открылась дверь из комнаты напротив, и оттуда вышла полная женщина с тёмными волосами.
Она была ярко накрашена, с большими цыганскими серьгами в ушах, и вообще, своим обликом походила на классическую гадалку, каких Мила видела на картинах. Пристально посмотрев на девушку, гадалка приветливо улыбнулась. «Скучаешь? Проходи в комнату, – пригласила она Милу, – уже вечер, и сегодня больше никто не придёт. Я тебе погадаю.»
В комнате гадалки было уютно, на столе горели свечи, рядом лежали три колоды карт и красивое, разрезанное напополам яблоко. Расспросив Милу о её возрасте, месте учёбы, имени, и о том, крещёная ли она, гадалка уселась за стол, и придвинула второй стул – для Милы. Взяв карты в руки, и перетасовав их, она вытащила несколько штук из колоды, внимательно посмотрела на них, и сказала, что на девушке – порча. «Ой, наверное, это Лариска навела, из-за Шурика», – испугалась Мила.
«Не волнуйся, мы сейчас уберём это с тебя», – улыбнулась гадалка, – и назад, твоей Лариске отошлём». Она велела Миле закрыть глаза, и начала водить над её головой зажжённой свечой и что-то шептать. Миле даже немножко страшно стало. Потом велела задуть пламя свечи.
«Вот и всё, – проговорила гадалка, – угощайся». И она протянула ей половинку яблока. Девушка не успела даже поблагодарить, как следует, добрую женщину за помощь, как услышала в коридоре голоса своих подруг, и поспешила туда, доедая по дороге яблоко.
«Какая у тебя кожа чистая да гладкая, редко такую увидишь, – проговорила ей вслед гадалка, – прямо, как у яблочка наливного!». И ещё что-то проговорила, но Мила не расслышала. У неё было хорошее настроение, вот так, бесплатно, побывала на сеансе у настоящей гадалки!
Ночью девушка плохо спала, у неё чесалось лицо. С утра ей нужно было спешить в университет, но она мельком глянула в зеркало и увидела, что на коже лица проступили красные пятна. На лекциях подруги оглядывались и смотрели на неё с испугом, но затем все решили, что это какой-то вид диатеза, или аллергии, и Мила немного успокоилась. Но когда она, после окончания лекций, вернулась назад в общежитие, то не поверила глазам: на щеках её симпатичного личика, и вокруг рта появились уродливые фурункулы.
На другой день она не пошла в университет, а вечером отменила свидание с Шуриком. Не могла же она показаться ему в таком виде! Она проплакала всю ночь, а с утра решила поехать к родителям в посёлок. Как раз впереди были майские праздники.
Пока Мила ехала в электричке, иногда ловила взглядом своё оконное отражение: лицо было красным и опухшим. Девушка решила, что, если фурункулы не исчезнут, то она больше не вернётся ни в Ленинград, ни в университет. Если её увидит Шурик с таким лицом, то незамедлительно её бросит, ведь она теперь уродка. И весь факультет будет над ней смеяться, особенно Лариска. А она не вынесет насмешек, ведь все завидовали её красоте. И вот теперь такая напасть…
В общем, наконец, добралась Мила до дома. Дверь открыла мать, и, увидев её лицо, аж запричитала: «Что это с тобой, дочка, да кто ж теперь тебя замуж возьмёт?» Но бабушка Милы, гаркнула на мать: «Не каркай раньше времени!», а затем поздоровалась с внучкой, и обняла её: «С приездом, дорогая!» Внимательно осмотрев лицо Милы, бабушка вынесла свой вердикт: «Не иначе, как на тебя порчу навели. Ну ладно, завтра сходим Митрофановне!»
На другое утро, бабушка приготовила два десятка свежих яиц в лукошке, шмат сала, завёрнутый в чистую белую тряпицу, и они отправились на другой конец посёлка. «Митрофановна денег не берёт за свою работу, только продуктами», – объяснила бабушка.
Митрофановна жила в старой покосившейся избушке, рядом с деревенским кладбищем, можно даже сказать, одной стороной избушка стояла на его территории. Впереди расстилалось поле, усеянное крестами и могильными плитами. «У Митрофановны муж когда-то работал здесь сторожем, – объяснила бабушка, – а после его смерти, жена продолжает выполнять его работу.» И они постучались в дверь.
Внутри избушки было даже уютно. Свежевыскобленный пол, застланный домоткаными половиками, кровать, застеленная красивым кружевным покрывалом, с горой подушек, в углу – полка с иконами.
Митрофановна была миловидной моложавой женщиной без возраста. А глаза – быстрые, умные, всевидящие. Внимательно посмотрев на Милу, она указала ей место на лавке, «присаживайся, дочка, в ногах правды нет», а сама вышла с её бабушкой поговорить в сени. Затем вернулась к Миле, держа в руке яйцо. Обкатала её голову, затем спину и живот, с какой-то молитвой, и осторожно разбила яйцо в стакан с водой. После этого, подержала чуток стакан на голове у Милы, внимательно рассмотрела содержимое стакана, кивнула головой, и засыпала стакан солью. Немного помолчала, подумала.
«Всё ясно! – наконец, проговорила она. -Несколько дней назад на тебя навели порчу на килы, даже, скорее, это переклад. Вспомни, не ела ли ты чего-то подозрительного в последнее время?» Вначале, Мила покачала головой, мол, нет, не ела. Но потом вспомнила про половинку яблока в магическом салоне.
«Ну вот, – сказала Митрофановна, – теперь всё стало на свои места…»
Целую неделю ходила Мила к Митрофановне снимать порчу. Но результатов пока не видела. Лицо оставалось, по-прежнему, с большими фурункулами.
В последний день, Митрофановна обложила её лицо свежим мясом, и зашептала: «Кила колючая, кила болючая с рабы Божией Людмилы сойди, на мясо перейди. В мясе тебе отныне жить, а телу Людмилы чистым быть…»
А потом, они вместе ходили на кладбище, и закопали мясо в безымянной могиле. Митрофановна положила покойнику дары за помощь – конфеты и печеньки, и прочитала ещё один заговор, там были слова: «Как мясо в земле согниёт, так кила с лица рабы Божией Людмилы сойдёт». Она пообещала Миле, что завтра покойник заберёт её килы себе, и что уже можно спокойно возвращаться в Ленинград.
Также Митрофановна сказала, что виной появления кил была съеденная половинка яблока в магическом салоне, на которую сделали переклад фурункулов с какой-то больной женщины, а гадалка искала удобного клиента, чтобы сбросить эти болячки.
По ритуалу полагается натереть килы двумя половинками яблока, одну из них нужно обязательно скормить кому-то, а вторую – зарыть в землю. И тогда килы перейдут на жертву, съевшую вторую половинку яблока. Вот Мила и попалась. Также, Митрофановна сказала, чтобы Мила никогда и ничего не брала у незнакомых людей, и ничего не поднимала на улице.
На другое утро проснулась Мила от того, что её легонько тормошила за плечо бабушка: «Внучка, посмотри в зеркало.» Мила подошло к зеркалу и увидела, что на её лице не осталось ни одного фурункула, лицо было чистым и светлым, словно, ничего и не было. Вот так Мила была исцелена от порчи ведьмы. Потом Мила вернулась в Ленинград и вышла замуж за Шурика. А Лариска вовсе не была против, и даже согласилась быть на их на свадьбе свидетельницей. Они до сих пор дружат семьями. Мила и Шурик – это мои мама и папа».
